Спустя 33 года после ленинградской премьеры Седьмой симфонии, 9 августа 1975 года в Москве умер Дмитрий Дмитриевич Шостакович — один из крупнейших композиторов XX века, пианист, педагог.
«Драматичные судьбы Ахматовой и Шостаковича, тесно связанные с Петербургом, не раз пересекались "на воздушных путях". Оба они подвергались гонениям, обращались друг к другу в своих произведениях...» (С. Волков). В 1936 году Шостакович подвергся гонениям в прессе за оперу «Леди Макбет Мценского уезда» и балет «Светлый ручей». Композитор обратился к помощи маршала Михаила Тухачевского. Один из высших офицеров в Красной армии ещё с 1925 года был его покровителем, но в 1937 году сам стал жертвой репрессий, был осужден по обвинению в измене и расстрелян. Многие из друзей и родственников Шостаковича были арестованы и исчезли, а на протяжении всего тридцать седьмого года композитор опасался, что то же случится и с ним. В такой атмосфере создавалась Пятая симфония — выражение неподдельного страдания, потрясшее публику.
Под впечатлением Пятой симфонии Шостаковича в 1958 году Ахматова написала стихотворение «Музыка», посвящённое Шостаковичу:
В ней что-то чудотворное горит,
И на глазах ее края гранятся.
Она одна со мною говорит,
Когда другие подойти боятся.
Когда последний друг отвел глаза,
Она была со мной одна в могиле
И пела словно первая гроза
Иль будто все цветы заговорили.
Находясь в первые месяцы Великой Отечественной войны в Ленинграде Шостакович начинает работать над Седьмой — «Ленинградской» — симфонией. В октябре 1941 года композитора эвакуируют в Куйбышев, где он завершает симфонию. К 1942 году положение дел в Ленинграде улучшилось, поэтому Германия усиливала обстрел. Город бомбардировали днём и ночью. Но 9 августа сорок второго из громкоговорителей казалось бы уже мёртвого города зазвучала Ленинградская симфония!
Седьмая симфония, как признавался композитор друзьям, не только о фашизме. Она — о любой тирании, о тоталитаризме вообще.
В 1948 году было опубликовано Постановление ЦК ВКП(б) "Об опере Мурадели "Великая дружба", после которого перестали исполнять музыку Шостаковича, Прокофьева, Хачатуряна и ряда других композиторов.
«Пятую симфонию Шостаковича можно прочесть как зашифрованное повествование о годах Большого Террора, параллельное ахматовскому «Реквиему», а его Седьмая симфония перекликается с патриотическими и поминальными стихотворениями Ахматовой военных лет, и не случайно Ахматова испытывала к Шостаковичу большую симпатию. Она хотела, чтобы Шостакович положил ее «Реквием» на музыку» (С. Волков).
В 1958-м Ахматова подарит Шостаковичу свою книгу стихов с надписью: "Д.Д. Шостаковичу, в чью эпоху я живу на земле". Впервые эти слова она произнесла, услышав Седьмую симфонию...
«Слушала стрекозиный вальс из балетной сюиты Шостаковича, — записывает Ахматова в ноябре 1961 года. — Это чудо. Кажется, его танцует само изящество. Можно ли сделать такое со словом, что он делает со звуком?»
Прослушав 16 мая 1965 года Девятый квартет Шостаковича, Ахматова сказала: «Я только боялась, что это когда‑нибудь кончится»: https://vk.com/video-47395_456239926
"Есть основания предполагать, что элегическая первая часть Второго виолончельного концерта была написана по получении известия о смерти великой русской поэтессы Анны Ахматовой (5 марта 1966 года). Шостакович, находившийся в этот день в Москве, произнёс слова памяти Ахматовой: «Ахматова — королева русской поэзии!». Через неделю была начата первая, медленная часть нового Виолончельного концерта. Дата окончания эскизов первой части концерта — 17 марта.
Отвечая на вопрос о своих взаимоотношениях с Анной Ахматовой, Шостакович в 1972 году писал: «С Анной Андреевной я встречался довольно много. Бывал у неё на даче в Комарово. Встречался в Москве и Ленинграде. Я очень люблю её произведения. Однако до сих пор ничего не написал на её стихи».
Шостакович никогда не писал музыки на стихи Ахматовой, но говорил о ней часто: «Oна — несклоняемая. И — тихая». «Ее черного опыта хватило бы на много судеб... То, что выпало ей, ни с чем не сравнимо».
В августе 1973 года композитор поехал в Эстонию, в курортное местечко Пярну. Он уже знал о своей смертельной болезни. Там было создано одно из последних произведений – «Шесть стихотворений Марины Цветаевой». Заключительный романс называется «Анне Ахматовой».
Венок из белых роз, присланный композитором в день похорон Анны Ахматовой, и вокальная пьеса «Анне Ахматовой» Шостаковича завершили земной диалог двух художников" (bezheck.tverlib.ru/node/1375)
"В так и не отправленном письме Борису Тищенко от 26 октября 1965 года Шостакович писал:
«Нельзя лишаться совести. Потерять совесть — все потерять.
И совесть надо внушать с самого раннего детства.
<…>
Добро, любовь, совесть — вот что самое дорогое в человеке. И отсутствие этого в музыке, литературе, живописи не спасают ни оригинальные звукосочетания, ни изысканные рифмы, ни яркий колорит.
„Гений и злодейство — вещи несовместные“.
„Не убий“.
„Не пожелай вола, осла, жены своего ближнего“.
„Бытие определяет сознание“.
Я горжусь за человечество, что его великие сыны родили такие великие мысли»
...
Шостакович любил литературу, хорошо ее знал и следил за новинками. Во многих любимых литературных текстах он видел музыкальную форму. Его кумирами были Достоевский, Чехов и Гоголь, которого он знал наизусть. Он горячо сопереживал судьбе Михаила Зощенко, в 1946 году ставшего объектом травли. Шостакович считал советскую литературу 1940–50-х двуличной и лживой, но в романе писателя-самоучки Сергея Семенова он увидел картину прошлого, частью которого был сам. Из шестидесятников он любил Евтушенко: «Каждое утро, вместо утренней молитвы, я перечитываю, вернее произношу наизусть два стихотворения Евтушенко: „Сапоги“ и „Карьера“. „Сапоги“ — совесть, „Карьера“ — мораль»
Композитор писал и сам: от юношеских проб пера — рассказа, который он «смыл в сортире», печатных выступлений и полемических докладов 1920–30-х — до сатирического текста к мини-опере «Антиформалистический раёк». В нем он высмеивал партийные музыкальные собрания и травлю композиторов в 1948 году (первая версия создана в 1948-м; в 1957 и 1968 годах сочинение перерабатывалось). Он участвовал в создании текста для оперы «Нос» и правил реплики во второй редакции «Катерины Измайловой».
В 1950-е годы, загруженный депутатскими делами и творчеством, он просил друзей — Исаака Гликмана и занимающего управленческие посты Левона Атовмьяна — от его имени готовить статьи, особенно для тех выступлений, где требовался характерный оптимистический тон высказывания и лексика марксизма-ленинизма.
...
По этическим причинам композитор не принимал фильм Эйзенштейна «Иван Грозный», считая главного героя таким же тираном, как и Сталин. Безоговорочным гением в кинематографе для него был Чарли Чаплин, чьи фильмы он пересматривал по нескольку раз.
Шостакович хорошо знал кино — не только как зритель, но и как непосредственный участник. Он сочинял музыку к художественным и документальным фильмам, для мультипликации и телеспектаклей. В его объемной фильмографии многие кинокартины считаются шедеврами — например, «Гамлет» и «Король Лир» Григория Козинцева.
ВОСЬМОЙ КВАРТЕТ
«…Написал никому не нужный и идейно порочный квартет. Я размышлял о том, что если я когда-нибудь помру, то вряд ли кто напишет произведение, посвященное моей памяти. Поэтому я сам решил написать таковое. ... Приехавши домой, раза два попытался его сыграть и опять лил слезы. Но тут уже не только по поводу его псевдотрагедийности, но и по поводу удивления прекрасной цельностью формы. Но, впрочем, тут, возможно, играет роль некоторое самовосхищение, которое, возможно, скоро пройдет, и наступит похмелье критического отношения к самому себе» (из письма 1960-го года)
Шостакович использует бюрократическую лексику — «идейно порочный», «псевдотрагедийность», — а также всевозможные уничижительные эпитеты к своей музыке, чтобы снизить накал переживаний. Автобиографический подтекст сочинений был связан с вынужденным вступлением композитора в компартию, что для него было сродни преступлению. Хрущев решил назначить его председателем Союза композиторов РСФСР, а беспартийный не мог занимать высокий пост. Гликман вспоминал об эмоциональном состоянии композитора: «…бессильно опустился на кровать и принялся плакать, плакать громко, в голос. <…> Он был в тяжелой истерике. Я подал ему стакан холодной воды, он пил ее, стуча зубами, и постепенно успокаивался». Шостакович так описывал финал многочисленных уговоров со стороны Бюро ЦК: «Нервы мои не выдержали, и я сдался».
Внутренний конфликт нашел выражение в трагической музыке, наполненной музыкальными цитатами. Одной из центральных является музыкальная монограмма DSCH, составленная из инициалов композитора в немецкой транслитерации — Dmitri Schostakowitsch. Композитор использовал латинское написание нот, которые образовали мотив: D (ре) — S заменено на es (ми-бемоль) — С (до) — H (си). Шостакович, конечно, прекрасно знал одну из самых известных музыкальных подписей в истории музыки — мотив Баха — и не мог не заметить, что его именной мотив имеет сходство с баховским. Перечисленные автоцитаты в Восьмом квартете взяты из сочинений Шостаковича, ставших вехами в его жизни. Траурный марш из тетралогии Рихарда Вагнера и Шестая симфония, последняя у Чайковского, имеют явные отсылки к теме смерти, разрушающей все надежды и усилия героя.
...
Размышления о гении и посредственности, о служении искусству и амбициозности, духовном здоровье и «ненормальности» гения мучили Шостаковича с юности, особенно после того, как он прочел повесть Чехова «Черный монах». Сюжет о человеке, находившемся в плену помешательства и мании величия, не давал ему покоя всю жизнь. В 1972 и 1973 годах Шостакович несколько раз принимался за работу над оперой по этой повести, но не успел ее завершить.
...
Размышления о смерти нашли отражение в Четырнадцатой симфонии, которая была вдохновлена вокальным циклом «Песни и пляски смерти» Мусоргского, одного из его любимых русских композиторов. Она была закончена в 1969 году и посвящена композитору Бенджамину Бриттену, с которым Шостакович дружил" (arzamas.academy/mag/877-shostakovich)
